У меня на компьютере библиотека есть. Мне несколько лет назад соседка с диска переписывала (Шекспир нужен был). А весной я решила эту библиотеку разобрать и наткнулась на эти рассказы. Они значились в разделе "Юмор", а поскольку я такая смешная, я, естественно, не захотела пропустить……… но это никакой не юмор. Точней, там вперемешку-юмор и фэнтэзи. Ошиблись, что ли? Вот ещё один рассказ. Он очень глубокомысленный, философский, но конкретно выразить, что хотел им сказать автор-нельзя. Что-то такое навевает, но………..читаем рассказ про дракона.
Павел ВОРОНЦОВ
СТАРЫЙ ДРАКОН
Дракон проснулся под вечер, когда солнце уже почти скрылось за пиками
окрестных гор. Впрочем, в его пещере темно было в любое время суток. Солнце
не заглядывало сюда, а языки пламени, которые изредка испускал хозяин
пещеры, гасли, погрязая среди потемневших от многолетней копоти стен. Да
и испускал эти языки хозяин все реже и реже.
Вообще-то, проснулась только средняя голова дракона. Правая спала, не
просыпаясь, уже года четыре, а левую он потерял давно, много-много лет тому
назад, в битве с другим драконом. Тот, впрочем, потерял все свои головы.
Средняя голова проснулась от странного чувства, напоминающего голод,
только побаливало чуть выше и левее , чем обычно. В последнее время у
старого ящера вообще много чего болело.
От этого непривычного ноющего ощущения где-то в глубине чешуйчатого
тела зародилось смутное беспокойство. Что-то было не так, вот только
старый змей не знал, где искать. Он издал глухой рев и заворочался,
пытаясь устроиться поудобнее на своем лежбище из трухи и костей.
Но неприятное ощущение росло и, в конце концов, чудовище поднялось и поползло
к выходу из своей каверны. Старая, обвислая от времени шкура ящера скребла
по скале так, что на камнях оставались чешуйки, каждая размером с голову
хорошего быка.
Когда старый монстр показался на поверхности, уже почти совсем
стемнело. Последние лучи солнца прятались на западе, на востоке, в полную
силу светили звезды. Конечно, никакой девственницы у жертвенного столба не
оказалось, да дракон и не надеялся ее застать время было не урочное. По
подсчетам людей, что жили внизу в долине, старому змею полагалось проспать
еще месяца два-два с половиной. В последнее время он вообще редко хотел
есть наверное, потому что почти не двигался.
Волоча за собой не желавшую просыпаться голову, дракон медленно вылез
на поверхность и огляделся. Далеко внизу тусклыми огоньками светился
небольшой город. Люди, платившие дракону дань, снабжавшие его пищей. Вот
уже триста лет, как змей не видел никого, кроме людей. В молодости он
любил погонять их, погонять их по пастбищу. Это было весело. Долина внизу и
была его пастбищем, охотничьим угодьем.
Люди… Дракон даже любил их, по-своему, конечно, по-драконовски, как
хороший пастух овец. Они были для него больше чем пищей жизнью. Левую
голову дракон потерял, подравшись со своим родичем, посмевшим забраться в
город, город, который принадлежал ему.
Впрочем, за сто последних лет дракон отвык и от людей тоже, кроме
тех, разумеется, кого он находил исправно привязанными к жертвеннику.
Напрягшись, он попытался встопорщить свои спинные пластины. Некоторые
поднялись, остальные остались полуопущенными. Змей поднял вверх свою
среднюю голову (правая бессильно болталась), и издал долгий протяжный рык,
выпустив попутно в небо большую струю дыма. Рык прошел, а странное чувство
несоответствия осталось. Тогда, поддев спящую голову и взвалив ее на шею
здоровой(это было легко, потому что за последнее время спящая как-то
усохла в размере и съежилась), монстр тяжело оперся на когтистые лапы и,
переваливаясь, медленно сполз с уступа перед пещерой. Этого ящер не делал
уже давно.
Тревога и ощущение чего-то неотвратного, что приближалось, поднимаясь
из глубин чешуйчатого тела, заставили его двигаться. Куда двигаться дракон
не знал и выбрал путь самый простой и верный вниз, в долину, в город.
Ему вдруг захотелось вновь, как в молодости, увидеть людей, которых он
привык называть своими. Быть может, в старой зверюге заговорила
ностальгия.
Когда дракон был молод, он летал. Со временем суставы крыльев
закостенели, и он уже не рисковал подняться в воздух. Теперь же, после
долгого безвылазного сидения в пещере, крылья окончательно отсохли, а то,
что от них осталось, уже не могло обмануть кого-бы то ни было. Так что
дракон двигался ползком, оставляя жирный, четкий след канаву, которую
пропахал собственным пузом. Драконы растут всю жизнь и никогда не
останавливаются, поэтому сейчас старый змей стал таким, что уже не мог
оторвать брюхо от земли. Да он и двигался-то с трудом. По краям траншеи
лежали отслоившиеся чешуйки, нередко целыми гроздьями.
Далеко внизу забил колокол. Это кто-то из стражи заметил
приближающегося зверя.
А дракона мучила одышка. За последние несколько сот лет, когда жители
города кормили его, он отвык двигаться и теперь буквально задыхался.
Ноющая боль, которая выгнала чудище на улицу из теплого логова, не только
не утихла, но стала еще сильнее и перекинулась на лопатку.
Дракон полз не быстро, он вообще не был способен уже делать что либо
с должной драконам стремительностью. Но, конечно, людям, следившим за его
приближением, казалось, что монстр мчит к ним со скоростью, внушающей ужас.
Церковные колокола подхватили набат, в городе началась паника.
Дракон давно перешел с жалкого подобия рыси на шаг. Несколько раз по
дороге ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Облезшие бока
гулко вздымались, как у загнанной кобылы. Последние сотни метров он еле
прополз, так и не заметив потерявшую от страха сознание девственницу,
которую городской глава спешно приказал привязать к одинокому дереву у
развилки. И даже не потому что поднявшее его чувство в корне отличалось
от голода, а из-за того, что вдруг стало противно думать о еде. Он устал.
Когда до первых построек оставалось метров сто-сто пятьдесят, дракон
грузно опустился на землю и замер, тяжело дыша. Больше он не мог сделать и
шагу: правую сторону его огромного тела разбил паралич. "Теперь я буду
жить здесь", подумал он. "Всегда." Перед глазами пошли круги и дракон
понял, что умирает. Что-то поднялось в нем в последний момент, что-то,
похожее на любовь ко всем этим маленьким смешным существам, укрывшимся за
хлипкими стенами, и дракону захотелось поделиться этим, сказать что-нибудь
такое на прощание о своей пробудившейся любви, чтоб потом люди помнили его
и тоже любили.
Дети мои… прошептал дракон, обращаясь к пустынным улицам,
каменным стенам и соломенным крышам, которые уже начали тлеть от его
близкого дыхания. Глаза его подернулись поволокой. Он умер.
Прошло не меньше суток, прежде чем городской глава решился наконец
выглянуть на улицу, и еще полсуток до того как нашелся доброволец,
который забрался на дракона и, приподняв веко, заглянул тому в глаза.
Чудовище мертво! объявил он.
Новый день застал людей, пинающих драконью тушу.
Мы победили дракона! кричали люди. Дракон мертв, мы победили
чудовище!
Тупыми наконечниками своих копий они громко стучали в безразличную ко
всему чешую.